День памяти Шпаликова Геннадия Фёдоровича.
51 год назад он повесился в Переделкино. Ровно за один месяц и двадцать пять дней до моего появления на свет.
В 2005-м мне случилось учиться на Высших режиссерских курсах, мастерскую нашу вели Пётр Ефимович Тодоровский и Наталия Борисовна Рязанцева.
Шпаликов и Рязанцева когда-то были мужем и женой.
В ту пору я много общался, наверное, можно сказать, что дружил с Василием Ливановым.
Помню, заявился к нему в гости на Тверскую улицу, только поступивший, летний, радостный. Торжественно объявил, что являюсь теперь слушателем ВКСР. Мне было важно сообщить об этом Ливанову, ведь в шестидесятые он был в числе самых первых выпускников этой уникальной киношколы. И, кстати, поступил туда с подачи и под натиском своего друга Геночки — Шпаликова.
— В чью мастерскую? — Спрашивает Ливанов.
— К Тодоровскому.
— А, Петя Тодоровский... не так плохо...
— А вторым мастером у нас Наталия Борисовна Рязанцева, вы же её знаете, Василь Борисыч, — первая жена вашего друга Гены Шпаликова...
Ливанов как-то пристально, совсем по-шерлокхолмсовски, сверкнул на меня глазами, сверкнул так, что я осёкся, и чётко, раздельно, с нажимом произнёс:
— Наташа Рязанцева... это никакая не «первая жена Шпаликова». Она его единственная настоящая любовь на всю жизнь! Всё что было потом — большая Генькина (он так и произносил, смягчая букву "эн"), большая Генькина ошибка...
Ливанов написал воспоминания о своём друге, они напечатаны в сборнике «Сегодня вечером мы пришли к Шпаликову». Воспоминания умные, пристрастные, даже строгие и... нежные.
По какой-то причине в этот мемуарный очерк Василий Борисович не включил историю, которую рассказывал мне и паре наших общих друзей за столом в «доме Ливановых». А история пронзительная. Я не воспроизведу её дословно, много лет прошло, и возможно, что-то перепутаю, но суть, тем не менее, помню верно:
Однажды, когда их общение уже стало куда более редким, чем было в середине шестидесятых, а большинство прежних приятелей тяжелго пьяницу Шпаликова стали попросту избегать, Вася повстречал Гену где-то на улице Горького. Тот был трезв, выбрит, благостен. Сказал, что снимает квартиру и стал настойчиво звать в гости. Ливанов поехал. В почти пустой квартире к стене была прикручена книжная полка.
Шпаликов говорит: «Вася, посмотри, какая у меня библиотека!».
Ливанов смотрит — Толстой, Достоевский, Чехов, ну ещё Пастернак. Нашёл, чем удивить Гена...
А тот настаивает: «Вась, ты возьми, открой!»
Ливанов берёт томик Достоевского, открывает, и видит на титуле надпись: «Гена, преклоняюсь перед твоим талантом! Всегда твой, Фёдор Достоевский».
Шпаликов мрачно улыбается и суёт в руки книжку Толстого, а там размашисто: «Геннадию, собрату по Искусству, благодарный Лев Толстой».
И примерно тоже самое и от Чехова, и от Пастернака...
«Это он сам сидел и писал, представляешь? — завершил свой рассказ Василий Борисович. — Именно в тот момент я ощутил, что Генька смертельно одинок. Абсолютно одинок...»
Фото:
1. Геннадий Шпаликов, 1950-е годы.
2. Автограф Шпаликова из архива Юрия Борисовича Рязанцева.
